|
|
|
|
Глава 5.
Перекусив в придорожном кафе, неподалеку от железнодорожной станции "Предельная",
я пошел в сторону больницы. Выходить из кафе не хотелось. Небольшая забегаловка
показалась мне воплощением уюта, когда я вылез наружу. По радио в этот
момент распевал ЧайФ. "Не доводи до предела! До предела не доводи!"
Сырость проникала под плащ вместе с ветром. Дождь, точнее водяная пыль,
окутывала с ног до головы. Асфальт кончился, и дорога представляла собой
месиво из воды, земли, травы и остатков грязного снега. Черные полуботинки
"кэмел-трофик" стали грязно-коричневыми. Включу в счет выброшенную обувь,
- подумал я, идя, вероятно, уже за пределом…
Разумеется, в парадной никого не было. Никто не смотрел мне в след. Это
было игрой воображения. Чересчур развитого. А то, что было страшно, пот
выступил холодный, сердце колотилось, - это проявление или неврастении,
или комплексов, а может, и нечистой совести. Почему Нерон не любил бывать
в Афинах? Наверно и у него колотилось сердце…
Есть реальность. Серая, холодная, мокрая. Могут на телефон жучка поставить.
Могут следить так, что никто об этом не узнает. Могут и пристрелить. Только
кто и зачем? Проанализировав в который раз свои ощущения, я вдруг понял,
что не боюсь никаких реальных врагов. От некоторых сумею защититься сам.
От некоторых меня могут избавить друзья, вроде Бориса. Но ведь если захотят
… убрать можно кого угодно. Нужно лишь время и желание.
Но пугает меня не реальность, а неизвестность! Непонятность. Когда в вас
тычут стволом и произносят угрозы, это, конечно, неприятно, но объяснимо.
Но когда вы чувствуете себя на прицеле, а снайпера нет… или просто не
видно? А пуля-то летит… черт с ним! Это неврастения!
На проходной я объяснил, к кому иду, а заодно и расспросил, как идти.
"Дом скорби" занимал довольно большую территорию. Вековые деревья, дорожки
из песка, основательные каменные здания начала прошлого века. Были и современные
постройки. Коробки из белого кирпича. Недавно выстроенный гараж на несколько
машин. А в глубине парка виднелись купола деревянной церкви.
Обогнув один из корпусов, я вышел к огороженной высокой сеткой площадке.
Там, несмотря на скверную погоду, гуляли пациенты, облаченные поверх одинаковых
халатов в куртки и плащи. Санитар, здоровый детина в черном ватнике, из-под
которого торчал белый халат, с бритой, как и у гуляющих пациентов головой,
курил сигарету. Я поинтересовался у него, где находится 6-ой корпус, он
объяснил. Некоторые из больных (там оказались исключительно женщины) с
приоткрытыми ртами стали меня разглядывать. Остальные не проявляли никакого
интереса. Стояли на месте, ходили по кругу, разговаривали, как я разглядел,
сами с собой. Одна, сидевшая на узкой деревянной скамейке, непрерывно
стучала ребром ладони себе по колену, сжимая и разжимая при этом руку,
на несколько секунд останавливаясь и к чему-то прислушиваясь, а затем
продолжая свое выстукивание.
"Не дай мне Бог сойти с ума! Уж лучше посох и сума!" - подумал я и отвернулся
от мрачной картины.
Корпус номер шесть оказался двухэтажным домиком, по стене которого вился
плющ. Перед окнами предполагалась лужайка и клумбы. Сейчас они были занесены
снегом. Чувствовалось, что больница была за городом и на северном направлении.
Снег был белый. Поодаль стояла новенькая ауди. А-4, если не ошибаюсь.
Цвет металлик. Еще один санитар, родной брат того, что выгуливал женщин,
проверял давление в колесе. Ничего себе! На чем же ездят врачи, если санитары
покупают себе ауди?
Кабинет Попова занимал угловое помещение. Окнами выходя на лужайку и на
ауди. Судя по взглядам, которые он бросал на машину во время нашего разговора,
я понял, что автомобиль принадлежал ему. Кабинет был не хуже, чем у Бориса,
только в другом стиле. Точнее, стиля не было. Впрочем, если есть странное
понятие евроремонт, то здесь присутствовал евростиль.
Попов был чем-то между завхозом и прорабом. Я имею в виду внешность. Круглое
лицо, пронырливый взгляд, дорогой пиджак и жесты чиновника.
- Добрый день, - обратился я к нему и уселся без приглашения в кресло,
стоявшее рядом со столом. - Борис Андреевич звонил вам. Я знаю, как дорого
ваше время…
- Да? - он приподнял брови, разглядывая меня как стройматериал, который
привезли по ошибке. - Да, довольно дорого.
- Поэтому буду краток, - продолжил я, вытаскивая из портмоне две купюры
в сто евро. Затем положил их ему на стол. - Мне нужно побеседовать с одной
пациенткой. Юлей Ивановой… (я чуть не ляпнул Козарновской!) Далее, поговорить
с ее лечащим врачом. И выяснить про еще одного человека, которого привезли
к вам в тот же день, что и девушку. Его фамилия…
- Я понял. Вы сами сказали, что мое время дорого, поэтому посидите, пока
я все устрою.
Он вытащил из кармана сотовый телефон, весьма дорогую модель, и набрал
чей-то номер. Коротко изложив кому-то свою просьбу, он обратился ко мне.
Да, по телефону он говорил не как серый кардинал, а как настоящий король.
- Вы пройдите сейчас в седьмой корпус, это около церкви надо повернуть
направо. Затем подняться на третий этаж. Найдете 12 отделение, позвонитесь,
спросите доктора…
Тут его взгляд упал на архитектурные детали денежных купюр, он замолчал,
затем вздохнул и добавил - ладно, я сам вас провожу!
Не знаю, был ли мой провожатый серым кардиналом, но определенный вес в
больнице имел. Заведующий отделением, на которое мы с ним пришли, провел
нас к себе в кабинет и предложил кофе. Попов отказался, и я за компанию.
Кабинет доктора отличался от завхозного, как отличался старый больничный
уазик от поповской ауди. Хотя монитор, стоявший на письменном столе эпохи
Ломброзо, был жидкокристаллическим. Заведующий интересовался у Попова
насчет ремонта какой-то палаты, заглядывая ему в глаза. Тот свои глаза
закатывал, отвечая про долги, отсутствие денег на счетах и прочие отговорки,
которыми обычно кормят в таких случаях. Беседа грозила затянуться и кардинал
завхозов, буравя взглядом психиатра, поинтересовался: "сколько ваше отделение
в этом месяце заработало?". Тут доктор закатил глаза кверху и, блуждая
взглядом по потолку, отвечал, что развивать коммерческие услуги на психиатрическом
отделении нереально!
- А как же третье отделение? - ядовито спросил Попов.
- Но это же наркологическое! - воздел руки кверху заведующий.
Наконец, завхоз ушел, и завотделением Дмитрий Юрьевич предложил мне сесть
и сам расположился напротив. Он был примерно моего возраста, пониже ростом
и со странным лицом. Каким-то старческим. Я посочувствовал ему, мол, на
бедной медицине и то хотят нажиться. Он, видно под гнетом своих мыслей,
даже не обратил внимания на мои слова. И перестал улыбаться, отчего лицо
его сделалось недобрым. Затем, вспомнив, что он не один, обратился ко
мне:
- что вы хотели? - и поскольку звучало это не слишком гостеприимно, а
положение Попова, так сказать, обязывало принимать его знакомых радушно,
он, спохватившись, добавил, - весь в вашем распоряжении.
Я вновь посочувствовал ему, на этот раз про себя.
- Если вы заняты, то, может, я побеседую…
Он жестом остановил меня.
- Нет проблем. А занят я всегда. Так чем могу вам помочь? - лицо скрасила
улыбка, а в голосе появились профессиональные интонации.
Я рассказал ему, что мне нужно.
- сейчас все устроим. Юлечку Иванову я веду сам. Конечно, я дам вам возможность
побеседовать с ней. Но! Это в качестве исключения. Во-первых, ее отец…
- ее отец меня и нанял. Можете позвонить ему сейчас.
- Хорошо, - спокойно ответил психиатр, печально улыбаясь. - Просто мы
не разрешаем ее допрашивать даже милиции и прокуратуре. Не говоря уже
о…
- А я и не собираюсь ее допрашивать. Мне хочется с ней просто поговорить.
Если она вдруг вспомнит, что с ней произошло, или с ее матерью…
- Исключено, - покачал головой мой собеседник, - точнее, невозможно. У
нее амнезия. Но проблема даже не в этом. Она ни с кем не вступает в контакт.
Только на фоне нашей терапии мне удалось немного пообщаться с ней. Не
стану вас загружать терминами, но "достучаться" до нее вам, скорее всего,
не удастся.
Он посмотрел на меня, слегка наклонив голову, и я почувствовал себя пациентом.
Ага, - решил я, - не иначе, как диагноз ставит. Главное - это обойтись
без лечения.
- У девушки имеет место реактивный психоз…- продолжил он, - ну, это когда
у человека выраженная психотическая реакция на что-либо… да еще на неблагоприятном
преморбидном фоне… то есть, когда уже имеется почва для помешательства.
Привезли ее с сильным галлюцинаторным синдромом…. галлюцинации у нее были.
- Спасибо, - поблагодарил я его за разъяснения.
- Причем, истинные, - добавил он тоном продавца, сообщающего, что его
товар настоящий, не подделка. - Зрительные, угрожающего характера…
- Извините, Дмитрий Юрьевич, а можно поподробнее? - зачем мне нужны были
подробности галлюцинаций рехнувшийся девушки, я не знал. Но может, она
видела убийцу матери? Или какого-нибудь Аримана.
Психиатр с явным интересом уставился на меня. - а зачем вам подробности
галлюцинаций? - спросил он.
Я вдохнул в себя воздух, задержал на пару секунд и, улыбаясь, ответил:
- дело в том, что я еще и режиссер. Вдруг что-нибудь для сценария фильма
ужасов подберу? - кажется, я сделал глупость. У психиатра не было чувства
юмора.
- Это больной человек. Мало того, моя пациентка. И использовать полученную
информацию… А вы знаете, что существует статья о неразглашении медицинской
информации? Я не говорю уже об этической стороне…
Я несколько раз извинился и сказал ему, что просто неудачно пошутил.
- Это больница, а не цирк. Тяжелая больная, которую с большим трудом удалось
компенсировать.
Мне стало стыдно.
Угрожал ей в галлюцинациях, по-видимому, мужчина. Мог ли это быть убийца
ее матери, или любой другой реальный человек? Доктор сомневался.
- Совершенно необязательно, что мужчина, который преследовал ее, когда
она бредила, имеет какое-нибудь к ней отношение. Она могла видеть его
мельком где-нибудь. Или он работает вместе с ней. Или…
- А не может быть так, что она его действительно видела? Он преследовал
ее, скажем, пытался убить. Она сумела убежать, у нее развился, как вы
говорите, психоз…
Психиатр усмехнулся.
- Она галлюцинировала около суток. Находясь уже в клинике. И этот мужчина,
по ее словам, находился рядом с ней. Только никто, кроме нее, его не видел.
Пойдемте, я сам собирался ее посмотреть. Да, естественно, в момент вашей…гм…
беседы, я буду присутствовать.
Заведующий попросил меня одеть белый халат поверх моей одежды (темный
пиджак и свитер с высоким воротом. Точно как у Ливанова, когда он играл
Холмса в "Собаке Баскервилей"). А в ответ на мое удивление - зачем мне
халат? - рассказал историю.
- Как-то раз мы вызывали пульмонолога из города для консультации одного
нашего больного. Он приехал, оставил вещи в ординаторской и пошел смотреть
пациента. Время было вечернее и все наши доктора разошлись. Доктор-консультант
решил, что халат ему не нужен, а потому пошел прямо в пиджаке. Осмотрев
больного, он собирался вернуться, чтобы записать результаты осмотра, подошел
к двери, которая оказалась, естественно, закрыта, и крикнул дежурную санитарку.
Когда та подошла, попросил ее открыть дверь. На вопрос "зачем" пояснил,
что хочет вернуться домой. Разумеется, она посоветовала ему пройти в свою
палату и не пытаться уйти с отделения. Тот посмеялся и попробовал объяснить
санитарке ее ошибку. "Я доктор!" - утверждал он. "Ага, - ответила женщина,
- вот и ступай в палату, там тебя пациенты ждут!" Тут доктор понимает
всю отчаянность своего положения. Пытается вызвать кого-нибудь из врачей.
Но, во-первых, дневные доктора уже ушли. Дежурный - появится лишь вечером.
А санитарка уже стала злиться и предупредила, что если он через минуту
не окажется у себя в палате, в койке, то пусть пинает на себя. И ушла
за лекарством.
- И чем дело кончилось? - спросил я, спешно облачаясь в белую одежду.
- Повезло ему, - улыбался психиатр, - случайно забежал один наш доктор
и вызволил несчастного.
Мы поднимались по лестнице на третий этаж. Лестничные пролеты были заделаны
металлической сеткой. На площадке мы подошли к обитой железом двери, доктор
достал из кармана четырехгранный ключ-ручку, вставил, провернул и толкнул
дверь вовнутрь. Из маленького помещения вело три двери. В одну мы вошли.
Другая, массивная металлическая, тоже без ручек, с непонятной надписью
"Пост беспокойных". Третья вела на отделение. Также обитая железом, без
ручки, с отверстием для четырехгранника и маленьким зарешеченным окошком.
Дмитрий посмотрел в него, после чего открыл дверь, и мы оказались на отделении
среди больных. Пост был женским. Мы шли по коридору, причем доктор двигался
довольно быстро, и я еле поспевал за ним. Отставать не хотелось. Больных
было много. В застиранных халатах они ходили по коридору, забредали в
палаты - комнаты без дверей, точнее, без одной стены, со стороны коридора.
Увидев нас, многие оживлялись. Одна вскочила с постели, подбежала к нам
сзади и, махая рукой, как ребенок, изображающий "до свидания", заговорила:
"женихов привели! Девочки, женихов привели!" Волосы у нее были подлиннее,
чем у остальных и растрепанные. Мне стало не по себе. Я, чуть ли не наступая
на пятки заведующему, шел за ним. Внезапно он остановился. Я, постоянно
оглядывавшийся, налетел на него. Оказывается, к нему бросилась одна молодая
больная, он реагировал довольно спокойно.
- Что случилось, Сашенька?
- Дмитрий Юрьич! Можно меня больше не колоть? Я уже поправляюсь. А после
уколов такие сны кошмарные снятся! Мне, правда, легче. Только бы уколов
не было. И ноги раздувает от уколов…
Пока доктор объяснял, что уколы сейчас никак нельзя отменять, можно лишь
заменить на более "спокойные", я разглядывал пациентку Сашеньку. Фигура
у нее была бесподобной. Признаков раздутия ног я не обнаружил, хотя короткий
халатик, привезенный явно из дома, позволял рассмотреть стройные ножки.
Разве что на бедре синел кровоподтек. Лицо ее было бы красивым, если бы
не какое-то злое выражение, не напряженный взгляд темных глаз.
Палата Юли оказалась со всеми стенами в наличии и если бы не место, где
она находилась, то могла бы претендовать на люксовость. Отдельный туалет,
душ, внутренняя отделка. Только вряд ли ее обитательница могла все это
оценить по достоинству. Я решил, что это платная палата с индивидуальным
постом. С ней круглосуточно сидела медсестра. Сегодня это была женщина
лет сорока, и не меньше ста килограммов веса. Нет, она была не толстая.
Она была здоровая, как чемпионка по бодибилдингу. Первым прошел Дмитрий,
за ним прошмыгнул я.
В палате было окно с видом на парк. Понятное дело, что до стекла было
не дотянуться. Да и стеклышко, вероятно, какое-нибудь пуленепробиваемое.
Как в больнице, куда попал Иван Бездомный.
Около окна на кровати сидела Юля. Сжав пальцы рук, как во время молитвы
и раскачиваясь вперед-назад всем телом.
Мне неожиданно вспомнился один мальчик из нашей школы. Класса из третьего.
Он сидел на стуле в медкабинете и также качался. Медсестра пыталась его
остановить, он на мгновение замирал, но стоило ей отвернуться, продолжал
сгибаться и разгибаться. Много лет спустя, один приятель - доктор, сказал,
что это называется яктацией. Если ничего не путаю.
- Здравствуй, Юля! - произнес доктор предупредительно вежливым тоном.
Склонил голову набок и стал рассматривать пациентку. - Как сегодня наши
дела? Рисовала что-нибудь?
Вот ведь, эскулап, мне про рисунки ничего не сказал! А вдруг там портрет…
- Все по-прежнему, Дмитрий Юрьевич! - вскочила при нашем появлении медсестра.
Голос, в отличие от фигуры у нее был тонкий. - Есть не хочет даже после
инсулина, пришлось в вену, потом "грузили" и зонд ставили…
- Понятно, понятно, - кивал склоненной головой доктор. - Ну, ничего. Я
думаю, что скоро будет у нас результат. А там и электричеством попробуем…
А рисунки?
- Новых не было, Дмитрий Юрьевич. Да и времени было мало.
Ему-то хорошо, - подумал я, - все понятно. Я лишь догадывался, о чем их
беседа.
Юля продолжала раскачиваться, бормоча что-то себе под нос. Волосы у нее
были длинные, заплетенные в косицу. Я видел ее на фотографии, но узнал
с трудом. То же напряженное лицо, как и у Сашеньки, которую мы видели
на отделении. Взгляд - не безумный, как у маньяка-психопата, не бессмысленный,
как у моего соседа дяди Пети перед и после получки, а устремленный в какие-то
иные миры, о которых мы не имеем понятия, о которых даже психиатр Дмитрий
не догадывается.
Но можно было представить себе, как если бы она стряхнула с себя это наваждение,
очнулась от кошмара, в котором находилась, и стала сама собой. Как на
фотографии, которую я видел в папке с документами.
В ней угадывалось нечто восточное - и в разрезе глаз, в изящных линиях
тонких губ и шее, которая еще чуть-чуть и была бы слишком длинной…
Дмитрий продолжал разговаривать с пациенткой, не обращая внимания на то,
что говорил с пустотой. Демонстрировал ей какие-то цветные пятна на листах
бумаги, рисовал что-то сам. Девушка изредка бросала на него невидящий
взгляд, заглядывала в его альбомы, но никаких реакций, никакого интереса
я, лично, не заметил. Все тоже бормотание, все те же раскачивания. Дмитрий,
похоже, считал иначе, поскольку пару раз переглянулся, как мне показалось,
с довольным видом с медсестрой. Наконец, он вспомнил про меня и в структуре
своего монолога произнес:
- И молодой человек по имени Глеб Петербургский к тебе пришел. Посмотри
на него, Юля. Он тоже хочет с тобой поговорить.
Откровенно говоря, я не знал, как себя вести. Общаться вежливо предупредительно,
но немного как с дурочкой, мне не хотелось. Разговаривать серьезно? Тоже
не получилось бы. Я поймал себя на мысли, что больше всего хотел бы сейчас
извиниться, а затем развернуться и уйти. Позвонить Борису, сказать, что
все в этом деле ясно, - виноват его сынок. И больше не заниматься детективным
бизнесом, в том виде как я занимался сейчас. Ограничиться слежкой за неверными
супругами, или совсем уйти, куда глаза глядят. (Правда, в данную минуту
они глядели на безумную, но красивую девушку.)
Ничего этого я не сделал, а стал смотреть на Юлю, пытаясь настроиться
на ее волну. Попробую ощутить, что у нее делается во внутреннем мире.
Вот прикол! Если бы я рассказал о своих возможностях Дмитрию Юрьевичу,
какой бы он диагноз мне поставил?
***
…раскачиваются качели! Вверх вниз, вверх вниз! Так приятно, так спокойно…
качели… прямо как в детстве! Вверх, вниз, и замирает где-то внутри!….
Юля - Юленька не плачь… придет серенький волчок… серенький… волк. Он укусит
за бочок!…
Качели в движении и мир вокруг нечеткий, спокойный. Не видно никого и
ничего. Границы размыты. Сумерки в летний день. Но движение замедляется
и мир проявляется своими страхами. Серенький волчок обернулся злобным
зверем. Вот движение остановилось и страшные черные тени превращаются
в людей. Старик стоит рядом, и что-то вещает злым голосом. "Юля… ты рисовала?
К тебе пришел молодой человек…" А около старика Существо сильное и страшное
ябедничает ему - "совсем не ест!… инсулин…". А волк поворачивается мордой,
пасть у него раскрыта и летит из нее красная слюна… он скусит голову!
Он же сейчас скусит голову маме! Мама, беги! Скорее на качели! Вверх,
вниз, вверх, вниз! Мир теряет очертания, становится размытым, как пятна
на рисунках старика… Вверх, вниз! И там, наверху, видно свечение, это
Амон, он ждет ее!
"Глеб Петербургский к тебе пришел!" - доносится голос старика.
Вверх, вниз! Раскачивается на веревках лодочка. "Посмотри, к тебе пришел…"
И она смотрит. Как на цветной палитре проявляется черно белое изображение….
Страшное лицо, Того, кто бродит по ней…
***
Лицо девушки вдруг словно свело судорогой. Как будто рябь пошла по воде.
Мужские черты выступили на нем. Словно Юлино лицо было лишь мягкой маской,
и сквозь нее проступали жесткие линии лица мужчины. Длилось это не более
двух-трех секунд. Затем девушку затрясло, как во время озноба и она закричала…
- Что с тобой? - Дмитрий сжимал ее в руках и, обращаясь к медсестре, кричал,
- быстрее, 4 кубика в вену! Что вы стоите?
- Я его вижу! Вон он! Ариман! Он пришел за мной! - Она пыталась вырваться,
размахивала руками, и сумела оттолкнуть Дмитрия от себя. Пока медсестра
быстро и уверенно вскрывала ампулу с лекарством, набирала его в шприц,
Юля смотрела на меня, точнее за мое левое плечо и продолжала кричать.
- Не надо! Уходи! Я еще не готова! Это Ариман!
Я все еще приходил в себя, до конца не осознавая, где нахожусь - во внутреннем
мире и воспоминаниях Юли или в больничной палате? Но когда мимо просвистела
чашка, брошенная Юлей, я все понял.
Вздрогнув, я обернулся. Естественно, там никого не было. Дмитрий вскочил
с пола, куда его толкнула Юля, и потирал свое ушибленное при падении плечо.
Медсестра, навалившись всем весом на девушку, делала ей инъекцию. Та из
последних сил указывала рукой куда-то поверх меня. Крик ее становился
все тише, рука слабела, опускаясь все ниже, пока совсем не упала.
Медсестра перевела дыхание, а затем стала прибираться в палате. Дмитрий
подошел к девушке, лежащей на кровати лицом вниз, со свесившейся рукой.
Приподнял ей веки, заглянул в глаза. Потом, взяв за запястье, прощупал
пульс. После чего попытался перевернуть ее на спину.
- Помогите, что вы там встали? - бросил он мне.
Я замешкался, и на помощь ему пришла медсестра. Она ловко выдернула ее
за вторую руку, крутанула, и Юля оказалась на спине. Я присмотрелся, мне
показалось, что она не дышит. Грудная клетка была неподвижна. Наверно,
Дмитрий тоже так решил, поскольку он что-то спросил у медсестры и подошел
к девушке.
Сейчас раздышится, - пообещала медсестра и хлопнула пару раз ладонью Юлю
по груди.
|
|
|